К левой стороне деревни подходила балка со станции Куцовка и из неё, метров за 200 влево сзади, на бугор выползли три танка. Редкие фигуры автоматчиков в белых маскировочных халатах сопровождали танки и вели огонь. Наши солдаты пробежали метров 100-150 дальше и скрылись за хатами на правой окраине деревни. Танкистам с бугра было хорошо все видно. Один за другим стали рваться снаряды. Сидеть в доме стало опасно. Я выскочил из хаты через окно, заскочил в подвал, стоявший метрах в 10 сзади дома. Сразу увидел Ананьева - осунувшегося, сразу постаревшего, со смертельной тоской во взгляде. Он стоял в глубине подвала. Весь его вид говорил о безнадежности положения. Помертвевшими губами он глухо сказал:
- Прощай, Лисицын! Видно, не придется остаться в живых!
Танки, выползшие на бугор, усилили огонь - снаряды рвались кругом. Остервенело забили танки и со стороны деревни Багдановка. Рядом разорвался снаряд и разворотил угол дома напротив погреба. Я говорю Ананьеву:
- Надо бежать, здесь нельзя оставаться, тут и скрыться негде.
- Нет, я не пойду, будь, что будет.
Я обернулся и выглянул из погреба: снаряды рвали землю, султаны разрывов вспыхивали вокруг. Но вот танки на бугре поравнялись с нашим порядком хат и перенесли огонь дальше.
- Ну, давай, иди, - говорит Ананьев. Он забился в угол погреба, весь сник и хотел только одного - закрыть дверь погреба.
Я выскочил из погреба и перебегая от одного угла дома к следующему дому, под сплошными разрывами снарядов, метров через 300 достиг последней хаты. Когда я бежал сквозь разрывы и дым, видел убитых, но было не до них. Всё внимание обращал только на разрывы снарядов. Как только снаряд разрывался впереди - стремглав бросался в пороховое облако - дым окутывал и скрывал меня от немцев. Но теперь, впереди - замерзший водоем и вдоль его берега вьется дорога. Чистая, ледяная, запорошенная снегом поверхность ставка, а на противоположной его стороне - позиции немцев. Немцы находились в двухстах метрах от дороги и занимали позиции в хатах или рядом с ними. Но для меня выхода нет - по бугру идут немецкие танки! Нужно пробежать по этой ровной пустынной дороге метров 300, а там, вправо, - балка, там - спасение!
Не задумываясь, бегу вперед, и это меня спасло, - немцы весь огонь сосредоточили по домикам и не обратили внимание на меня одного. И если бы я минуту промедлил, то сплошной ливень пулеметного огня, пронесшегося сзади меня, преградил бы этот путь.
Вот и балка. В её начале, прямо на дороге стоит повозка с убитой лошадью. Несколько мертвых солдат лежат рядом. Не прошел я по балке и ста шагов, навстречу бежит солдат и кричит:
- Танки зашли с той стороны балки!
Влево - бугор, вправо - бугор, сзади и спереди - немцы, снова ловушка. Путь только влево, - прямо через бугор, вдоль линии телеграфных столбов. И только я вылез из балки на голый склон косогора, откосом спускавшегося к ставку, как сразу же пулеметные очереди заставили прижаться к земле. Короткая перебежка. Пули свистят и стелятся по земле, прошивают полы шинели. Бросаюсь на землю. Доносится стрельба пулемета: "та-та-та-та!" Опять вскакиваю, пробегаю 10-15 шагов - и снова свист пуль, дробь коротких очередей бросает в снег. Метров 250, вдоль фронта, по голому, запорошенному снегом косогору, под непрерывной дробью очередей, выбивающих на пулемете чечетку, короткими перебежками перебежал бугор и прямо с его высоты скатился в другую балку.
Пули прошили полы шинели, рукава, рассекли гимнастерку и нательную рубаху, просекли обмотки, но ни одной царапины не было на мне.
Часов в 11 дня, по балке, заросшей тростником, я направился в сторону от деревни Богдановка. Прошел километр по балке. Здесь было удивительно спокойно, сюда не залетали пули. Во время бега под пулеметными очередями шнурок на обмотке правой ноги был срезан пулей. Обмотка размоталась, и я не заметил, где её потерял. Но беда не велика - ноги унесли меня целым. Мимо меня быстро пробежал какой-то лейтенант. Обернувшись на ходу, крикнул: "В деревне кто?" - и, не дождавшись ответа, побежал дальше. "Что за вопрос?" - подумал я, - "Если ты такой дурак, бежишь первым, то первым и узнаешь, кто там. Сегодня, очевидно, не я один прошел по этой тропинке." Так я думал и спокойно шел вперед, не зная, что меня ждет и где найти своих ребят.
Влево на косогоре стояло несколько хат, но не стоило заходить туда, и я пошел дальше. Километра через три увидел дома, стоящие в балке, садики, плетни - это было село Новгородка.
Подошел к крайнему дому. Солдаты-пехотинцы отрывали окопы для пулемета и себя. Часть из них отдыхала в хате. Но никто не слышал про нашу бригаду. В третьей хате хозяйка, пожилая женщина с очень красивым лицом пригласила меня пообедать. Я умылся, побрился, с аппетитом уничтожил украинский борщ - усталости как не бывало. Всё отошло в область преданий.
На дворе ярко светило низкое декабрьское солнце, искрился снег. В хате было тепло, я отдохнул, отогрелся, поблагодарил хозяйку и решил идти искать дальше. Но где найти? Сколько я ни спрашивал - где бригада? - многие просто не знали, что есть такая бригада и рядом, километрах в 4-5, существует деревня Богдановка. Я случайно встретил старика, который якобы пришел из Богдановки. Он сказал, что деревня Богдановка взята нашими частями. Я решил идти обратно, но здесь меня задержали. Подошло какое-то стрелковое подразделение и стало занимать оборону. Везде спешно окапывались, и мне, вручив лопату, предложили не шляться зря, а выкопать окоп у дороги. Коренастый, средних лет старший лейтенант указал такому же крепкому дядьке наблюдать за мной. Но удостоверившись, что я работаю честно, мой "шеф" ушел греться в хату, а я, оставив лопату в наполовину вырытом окопе, решил действовать самостоятельно, и отправился обратно в деревню Богдановка.
На этот раз я шел правой стороной той же балки и едва успел поравняться с окраинными домишками хутора и даже прошел их, как возгласы сзади справа заставили меня обернуться:
- Что, дурак, маячишь? Иди назад! А ну, позвать его сюда! - крикнул с порога хаты одетый в полушубок военный, очевидно, старший. Двое автоматчиков преградили дорогу:
- К капитану!
Не успел подойти, как тот рассвирепел:
- Кто? Откуда? Куда? - с потоком мата вырывались вопросы.
Самая настоящая истерия била этого "вояку", изрядно хлебнувшего "для храбрости" спиртного. Глаза округлены, изо рта брызжет слюна, новенькая кубанка на голове трясется, ноги в яловых сапогах сами прыгают. Отборная брань переходит в вопли, из которых я понял, что своим хождением демаскирую этих "храбрецов", отсиживающихся в хатах на краю балки, в двух километрах от немцев. Сорвав глотку, капитан срывающимися пальцами расстегнул полушубок и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил перед моим носом и сразу разрядился очередным потоком брани.
- Убрать прочь, к чертям собачьим!
Меня схватили и сказали, что бы я никуда не отходил. Примерно через час я незаметно ушел и вернулся обратно в село Новгородка. Пришлось обойти не менее тридцати хат, прежде чем я сумел найти место, где можно было переночевать.
Когда я встал, то обнаружил, что у меня украли очки солдаты, которые ушли на рассвете. Хата была забита незнакомыми людьми. Я быстро оделся и ушел. Ночью в Новгородку вошли ещё новые части и подтянулись тылы старых. Село Новгородка было взято 10 декабря небольшим отрядом без всякого сопротивления со стороны немцев. Я решил идти обратно в Богдановку по старой дороге. Серым утром 13 декабря я вышел к тому обрывистому склону, где прыгал с бугра и здесь увидел свою обмотку, пробитую пулями в нескольких местах, но вполне ещё годную. Тут же я одел её и, пройдя немного, с правой стороны увидел отдельные домики, стоящие на противоположном склоне балки. Я решил дойти до них и только приблизился шагов на 20, как группа военных остановила меня. Среди них выделялся командир, без знаков различия, чуть выше среднего роста, худой, с усиками и бегающими глазами на злом и испитом лице. Он заорал:
- Куда прешь? Что демаскируешь?
Я ответил, что ищу минометный батальон 63 бригады. Матерясь, он выстрелил передо мной из пистолета в воздух и сказал, чтобы я проваливал ко всем чертям отсюда. Только много позже я опознал этого мерзавца - командира взвода нашей разведроты. Пришлось идти обратно. Без труда я достиг покрытой льдом ровной поверхности ставка. Дорога, по которой я уже пробегал, спасаясь от танков, метров через триста входила в деревню Богдановка. Только я поравнялся со ставком, как крики: "Ура! Ура-а!" - вперемежку с матом, заставили посмотреть направо.
На чистом белоснежном поле, от меня метрах в 500, через ставок направо, редкие цепи пехотинцев спускались с откоса вниз, к деревне Богдановка. Ожесточенный пулеметный огонь прижимал их к земле. Султаны разрывов снарядов разметывали и снег и землю.
Я спокойно прошел до середины пути и здесь, прямо на дороге, увидел убитого солдата-пулеметчика. Он лежал, уткнувшись лицом в заледенелую землю. Вынул документы и прочитал: крестьянин, родом с Алтая. Ничем не поможешь. Положил документы обратно. Пули тонко пели над головой. Я оставил убитого и спокойно дошел до дома, от которого с таким трудом я уходил от немецких танков. За домом стоят солдаты, прижавшись к стене, и кричат мне:
- Быстрее, быстрее, бегом! Черт возьми, нас обнаружишь!
Я подбежал. Солдаты искренне удивляются, как мне удалось среди бела дня пройти.
Только что передо мной, буквально за 10-15 минут, пулеметный расчет, шедший этой же дорогой, потерял одного убитым и трое были ранены.
Атака захлебнулась, но она меня и выручила, - не будь её, не пришлось бы мне дойти и до середины дороги. Командир взвода, лейтенант, приказал подчиненным ему солдатам:
- Пулемет на угол! Окопаться и наблюдать!
Я пошел в ту же хату, которую занимали наши расчеты позапрошлой ночью. В ней лежали раненые солдаты, мне не знакомые, которые расспросили меня. Я их напоил и рассказал про свои злоключения. Наступили сумерки, прошел короткий декабрьский день. Я решил отдохнуть и лег в углу хаты. Очевидно, заснул. Внезапно металлическая вибрация моторов заставила очнуться. Глухое, монотонное завывание самолетов переросло в режущий, вибрирующий свист бомб. Раздирающий треск - как будто тысячи метров парусины рвутся в доли мгновения, глухой подземный гул землетрясения и внезапные толчки, которые подбрасывали дом со всем, что в нем находилось, пыль - всё раздавило сознание. Дом отчаянно подпрыгивает, кажется, вот-вот развалится и придавит. Газ и пыль наполняют комнату. И всё это длится бесконечно, счет времени теряешь. Самолеты бомбили неточно. Боясь попасть в своих, немецкие летчики сбрасывали бомбы в 50-200 метрах от дома, вверх по откосу косогора. Выручили нас фрицы, которые были рядышком, метрах в ста за ручейком.
Кончилась бомбежка, заря потухла, наступила ночь. Я задремал, и когда очнулся, вижу - темно, никого нет. Вышел из дома через крыльцо, обошел вокруг. Везде разбросаны части от минометов, лотки, мины и повсюду трупы. Обошел нашу огневую позицию, но в темноте никого не смог опознать. Прошел дальше. Рядом догорала хата. Под ногами я увидел убитую курицу. Мне сильно хотелось есть. Засунул курицу под тлевшие головешки сгоревшей хаты. Я вышел к сгоревшему танку, который стоял на левом фланге нашей позиции. Мне почудилось, что кто-то находится ещё левее и дальше. Я влез на танк из любопытства - хотелось посмотреть, что там. На моторной части валялись батистовые платочки. Только я собрал штук шесть, как неожиданно, совсем рядом, из темноты впереди танка донеслась немецкая речь. Бесшумно соскользнул с танка на землю и за плетнем отбежал обратно к домам. На обратно пути достал из под головешек курицу, она была совершенно готова. Перья вместе с кожей отстали и я с аппетитом съел её. Я спустился к отдельно стоявшему дому у ручья, зашел в него. Налево, в комнате лежало человека четыре раненых и среди них связист нашей роты Самуров. Он рассказал, что ранило его в ногу у умёта, метрах в шестистах отсюда, на бугре. Ещё днем он дополз до деревни и залез в эту хату. Спекшиеся губы едва шевелились. Я принес ему воды. Он напился. Все раненные просили, чтобы я сообщил о них и чтобы их отсюда забрали. Мы пожелали друг другу удачи и распрощались. В деревню вошел новый пехотный полк. Солдаты занимали оборону, жадно расспрашивали о немцах. Я показал им, где немцы, рассказал о боях. Да они и сами всё видели - трупы, воронки, пожарища, всё, что было в этом районе обороны. Сказал я им и о раненых и показал дом, где они находились.
Я решил идти дорогой, по которой мы пришли в эту деревню - через овражек, ведущий наверх бугра, той дорогой, что приказу Воробьева минометные расчеты ушли из деревни. Я выбрался наверх. Здесь всё было усеяно различными вещами и предметами, брошенными убегающими солдатами. Но не все смогли уйти.
Канава поворачивает влево и у самого изгиба кучно лежали скошенные пулеметным огнем трупы солдат. Между двумя трупами лежит противотанковое ружье. Рядом с ним лежит скрюченный маленький солдат с минометной плитой на спине. Это Брыксин, маленького роста, меньше полутора метров - он поражал выносливостью и очень обстоятельно всегда всё делал. Перед Богдановкой, в деревне Чечелеевка, он выпросил у старшины Манешина большого размера брюки, как раз на мой рост. Теперь они ему были не нужны. В этом месте кончался овраг и всё поле по бугру было черно от разрывов бомб. Колоссальные воронки от полутонных до тонных бомб распахали весь косогор. Вечерняя бомбежка была очень интенсивной. Немцы дважды убили здесь солдат. В чернильной темноте ночи, среди огромных воронок и трупов солдат было жутко. Быстро перешел злосчастный бугор, стоивший столько жизней, спустился в балку и оттуда дорога привела меня к грейдеру, ведущему на станцию Куцовка. У встречных солдат расспросил дорогу на деревню Чечелеевка и скоро свернул направо, - на укатанную повозками, утоптанную людьми полевую дорогу.
Опасно ходить ночью одному вдоль воображаемой линии фронта, по незнакомым дорогам, инстинктивно угадывая направление. Сплошной линии фронта не было. Немцы занимали деревни, станции, господствующие высоты и отсиживались зимой в теплых хатах или в благоустроенных блиндажах. Наши части воевали в полях, штурмуя в лоб укрепленные позиции немцев.
Война рождала массовый героизм людей, но также пышно цвел махровый букет бездарных, времен гражданской войны "волевых командиров". Такими "чудо-отцами"- командирами бросались в лобовые атаки последние остатки солдат, обязательно с приказом "Ударить в штыки!" На голые склоны высот и поля обильно проливалась кровь людей и щедро поила землю.
Зачем? Почему? "Пал смертью храбрых за свободу и независимость Родины." Эта удобная словесная формула списывала жизни без счета. Не сообразуясь с задачами и реальными возможностями их выполнения, ни перед чем не останавливаясь, лишь бы первым доложить об успешном выполнении приказа, бросались одна за другой наши части на укрепленные позиции немцев. Это была основа основ зимнего наступления наших войск конца 1943 года на Украине.
Но в ту ночь я думал только об одном - найти деревню Чечелеевка и побыстрее попасть в свою роту. В разрывы облаков выглянула луна. Что-то черное, неопределенных размеров, колыхалось в неровном лунном освещении впереди на дороге. Донесся приглушенный шум двигателей. Всё ближе, ближе и уже можно различить фигуры людей, трактор с тяжелой гаубицей, за ним другой, третий. Последний трактор остановился у развилки дороги. Меня окликнули и я подошел к нему. Военный, в полушубке, очевидно, командир, спросил: кто я, откуда, где немцы? Он вытащил на планшете карту и я показал ему деревню Богдановку и передний край нашей обороны. Когда стоявшие рядом узнали, что немцы в Богдановке, они встревожились. Командир сориентировался на местности, дал команду и трактора стали развозить орудия по огневым позициям. Я пошел дальше и часа в два ночи вышел на окраину деревни Чечелеевка. Чтобы найти ночлег, я прошел всю деревню и только на другой её окраине, в большом двухэтажном красном здании не то школы, не то больницы, в одной из комнат примостился в углу и проспал до рассвета.
14 декабря 1943 г.
На рассвете мена разбудили наступившие мне на ноги проснувшиеся солдаты. Всюду вповалку они лежали прямо на полу. Я перешел в другую комнату, где никого не было, повалился на солому и опять уснул. Часов в 10 я встал, переодел белье и брюки, взятые мной из вещмешка Брыксина.
Взад и вперед ходят офицеры и разговаривают. Из их разговора я узнал, что на этот участок фронта ночью прибыл новый стрелковый корпус с задачей закрепиться на подступах к станции Куцовка.
На дворе туман, морозная мгла окутала строения. Я зашел в госпиталь, который помещался в больших домах. Расспросил солдат и один сказал, что бригада ушла в село Новгородка. На подъеме дороги, на окраине деревни встретил машину с кухней.
- Подвези до Новгородки!
- Тут недалеко, сам дойдешь! - ответила сытая физиономия.
И снова дорога полями, слегка волнистыми, припорошенными снегом, заросшими ковылем. Метров за шестьсот, слева, видна наша передовая. Я догнал попутчика из новобранцев с Кировоградской области. Одет он был в зимнее пальто черного цвета. На голове – самодельная бекеша. Он совсем запарился - полы пальто нараспашку, видна подкладка из овчины, и только одна гимнастерка, и то одетая дома, очевидно, сохранилась от службы в армии, военного интендантства. На ногах валенки с галошами. Не то что воевать, а идти ему жарко. Идём, разговариваем. Недалеко, впереди, серой стальной полосой виднеется грейдер. Вокруг все заросло порыжевшим от дождей и метелей бурьяном, пробившимся сквозь завалы снега, покрывавшего серо-бурым саваном незначительные бугорки и холмики равнины. Влево, километрах в четырех, маячит стального цвета башня элеватора на станции Куцовка. Вблизи, в двухстах метрах у грейдера окапывается пехота, рядом на бугре наблюдательный пункт.
Совершенно неожиданно со стороны станции Куцовка на бреющем полете, едва не задевая бугорки на земле, проносится над головой "мессершмитт". Пулевая очередь разметывает струйками снег поперек дороги. Мелькнул хищный, серо-пепельный контур самолета и скрылся в дали.
Только я поднялся и сделал несколько шагов, как "мессершмитт" снова вернулся и снова очередь прошила передо мной дорогу. Я поднимаюсь, и самолет, едва не задевая кочки на поле, на высоте пяти-шести метров опять прошивает крупнокалиберными пулями снег и землю. Теперь я лежал в степи и не поднимался. Летчик ещё пролетел раза три, я хорошо видел его лицо, но ему не так-то легко было заметить на большой скорости бреющего полета одиноко лежащего в бурьяне человека. Выпустив наугад ещё несколько очередей, "мессершмитт" скрылся.
Ускорив шаг, я вышел на грейдер. На обочинах и прямо на дороге у разбитой машины валялось семь-восемь трупов немцев, раздетых до нижнего белья. Я быстро прошел мимо них, свернул влево, в балку и скоро вышел на окраину села Новгородка.
Снова передо мной те же хаты, у которых я был раньше. Деревня Новгородка - большое село, расположенное в Кировоградской области в 70-80 км к западу от г. Кривой Рог. Широко раскинулись по склонам балок его хаты. Очень гостеприимно встречали нас, солдат, жители. Кормили, помогали, чем могли, обогревали в хатах, делились последним куском. Один и тот же вопрос задавали во всех хатах: "Немцы не вернутся?"
- Не вернутся, теперь уже им не видать Новгородки, как своих ушей! - отвечали солдаты.
Я поднялся на бугор и прошел вправо вдоль хат. К вечеру нашел третий мотострелковый батальон, роту управления, разведроту. Я прошел далеко вперед, прямо, без дороги, пересёк овраг с довольно крутыми склонами. Но минометчиков нигде не нашел. Быстро темнело. Я вернулся обратно и недалеко от оврага подошел к хате, огороженной плетнем. Встретил женщину, стоявшую с мальчиком лет двенадцати. Спросил, где можно переночевать? Мальчик повел к себе в хату. В хате располагались повара. Они пригласили меня поужинать. После сытного ужина я стал ложиться спать. Неожиданно прибежал солдат. Он что-то шепотом сказал поварам. Они моментально забегали, спешно всё собрали и через минуту их след простыл. Когда они выбегали из хаты, подъехал бронетранспортер 64 мехбригады. Новые хозяева умылись, стали ужинать и я заснул под смех и говор разведчиков.
15 декабря 1943 г.
Перед рассветом спешно, по тревоге всех разбудили. Мы быстро собрались и вышли из хаты. Я залез в бронетранспортер. Машина развернулась и поехала. Через километр она остановилась у места сосредоточения 64 мехбригады. Мне пришлось идти обратно - искать своих. Но тщетно - все выехали. Случайно от солдат узнал, что бригада переброшена в деревню Ивановка, за 8 километров от села Новгородка. Я расспросил, как пройти и отправился в эту деревню.
Я отошел километра четыре от села Новгородка, когда над нею чертовой каруселью закружились немецкие самолеты. Взлетели клубы дыма от рвущихся бомб, заволакивая хаты, сады, строения черно-серой пеленой. Начались пожары. Черная стена дыма поднималась всё выше и выше. Я стоял у умёта на поле, возвышавшемся над деревней, и хорошо видел, как густая пелена дыма окутывала центр деревни и косматой тучей распространялась по ветру. Глухие взрывы, словно толчки землетрясения, доносились до меня после каждого пикирования бомбардировщиков, выныривающих из темно-серых туч в белесое небо над Новгородкой. В течение часа всё новые и новые султаны разрывов вспарывали дымовую завесу над селом. Наконец, кончилась эта дикая вакханалия грохотов разрывов, свиста падающих бомб, рева самолетов.
Я быстро шел по зимней, накатанной дороге и скоро вышел в балку, по обе стороны которой располагалась деревня Ивановка - небольшая, сильно разрушенная обстрелом и бомбежкой. В ней много военных. Здесь разместилась 68 бригада 8-го мехкорпуса. У входа в деревню прямым попаданием снаряда разнесло по кускам человека, всюду валяются неубранные трупы людей и лошадей. Уже вечером, исколесив взад и вперед деревню, что, впрочем, не составляло большого труда - деревушка была в длину метров шестьсот, я вышел обратно на дорогу в село Новгородка.
Навстречу шли бойцы какой-то части, им в глаза светил огромный красный диск заходящего солнца, а передо мной поднималась луна и набегали серые гряды облаков. На горизонте, где облака сливались со снегом, темно-серой полосой поднимался дым пожарищ, вызванных бомбежкой села Новгородка. Зашло солнце. Темнота разливалась вокруг, постепенно заволакивая поля, умёты, дорогу. На половине пути меня обгоняют сани с двумя бойцами.
- Подвезите до деревни!
- Садись!
Впрыгиваю в сани, быстро едем. Развилка дороги - прямо и направо.
- Погоняй прямо! Погоняй прямо!
Проезжаем километр, второй, третий. Должна быть окраина, ни ничего не видно. Оружие держим на готове. Часто бывали случаи, когда ночью отдельные повозки заезжали к немцам и нарывались на засады. Лошади идут быстро. По сторонам мелькают заснеженные поля. Впереди видна черная лента дороги. Никого нет на всем пути. Наконец показались черные силуэты домов. Въезжаем в деревню - ни души! Проехали к центру. Даже в темноте ночи ощущаешь последствия бомбежки - стелется гарь, черные воронки, сгоревшие и разрушенные хаты - всё изменилось вокруг.
Расстался с попутчиками на площади. Кругом воронки перепахали всё вокруг - площадь, сады, хаты - всё было вздыблено, перемешано с землей. И нигде ни души. Пустынная площадь, пустынные улицы. Все жители попрятались по погребам. На дверях уцелевших хат висят замки.
С трудом нашел одного старика. Он со всей семьей сидел в подвале. На дверях хаты - замок. Попросился переночевать.
- Хочешь переночевать? Да в подвале негде, - и старик стал подробно перечислять, сколько там душ.
- Да мне не в подвале, в хате!
- В хате? И не боишься? Лезь в окно!
Залез в хату через окно, расстелил на кровати шинель, лег, укрылся другой полой шинели, сверху набросил плащ-палатку и уснул.
16 декабря 1943 г.
Рано утром, едва стало светать, проснулся. Холод собачий. Быстро оделся и через окно покинул хату.
Вышел на улицу. Стоит обоз. Пар клубится над лошадьми. Только прошел немного, - впереди меня, к перекрестку подходит старший лейтенант с солдатами. На перекрестке стоят несколько солдат с офицером.
-Стой! Становись! Шагом марш! Не разговаривать!
Это был патруль заградотряда. Отвели обратно во двор, недалеко от перекрестка. Там уже набралось человек сто. Старший лейтенант говорит капитану, принимавшему нас:
-Я офицер связи! Вы не имеете права задерживать меня! Вот мои документы!
- Отпустите его! - приказал капитан автоматчикам.
Я следом за старшим лейтенантом. У входа во двор, уже битком набитым задержанными солдатами, стоят автоматчики.
Старший лейтенант проходит впереди меня и говорит:
- Это со мной!
Следом за ним, через строй расступившихся автоматчиков, я быстро вышел на улицу я сразу свернул направо - на мост через реку. С высоты обрывистого берега видно далеко. Молочный туман стелется по замерзшей речке. На другом берегу стоят ряды хат. За ними - занесенные снегом огороды, чернеют различные строения, видны голые деревья садов и сразу за огородами, обнесенными плетнем, расстилаются по косогору белоснежные поля.
Отдельные фигурки солдат цепью пронеслись и через огороды мгновенно спустились к берегу реки, словно растворились в бело-молочном тумане. В просветах тумана мелькают отдельные солдаты - не сбивая темпа, они несутся к мосту. По дороге через мост мчались повозки, бежали солдаты.
И только я разглядел всё это, как рядом с мостом бешено затявкал пулемет "максим". Автоматные очереди ударили поверх голов бегущих. Заградотряд срочно принимал меры для возвращения бежавших обратно на передовую.
Я не стал разглядывать эту картину, пересек речку по льду и через огороды вышел, по одному из отрогов балки, к хатам, мирно дымившим в морозное небо. Здесь нет войны. Вьется дымок над хатами, смирно жуют корм лошади, привязанные к плетням, ходят по улицам жители и военные. И всё же какое-то неуловимое дуновение опасности дошло и сюда.
Вижу, как из хаты вышел лейтенант. Вхожу в неё. Гостеприимные хозяева предлагают позавтракать. Только я сел за стол, как вошел лейтенант, быстро собрался, распрощался с хозяевами. Я быстро поел и вышел на улицу.
Всюду беготня, крик, все срочно выезжают и выходят на дорогу и по ней устремляются к речке. Последними шли минеры. Лошадь, запряженная в тяжело нагруженную повозку, то и дело останавливается. Человек шесть солдат окружили повозку и помогают лошади вывести её к мосту. На другой стороне речки всё было тихо и мирно. Я иду по дороге. Меня обгоняет крытая машина.
Предыдущая глава Вернуться Следующая глава