Наконец эшелон и мы передислоцируемся в Амурскую область, город Куйбышевка-Восточная (сейчас Белогорск: за быстро-холодной рекой Томь, вдали виднеются меловые горы).
До нас в Куйбышевке стоял штаб 1-ОКА (Особая Краснознаменная армия). Командующим её был генерал К. Генерал- любитель погулять, а что Куйбышевка - районный центр, не развернешься. В 100 км город Благовещенск - областной центр, со многими соблазнами. Правда, он приграничный; через Амур виден уже китайский город и переносить штаб огромного объединения войск на границу - стратегический нонсенс. Но отношения с Китаем дружеские, Иосиф Сталин от военных дел отошел, а генералу К. хочется цивилизованной, полнокровной жизни. Опять же главком войск Дальнего востока маршал Малиновский, живущий в Хабаровске, очень даже хорошо понимает генерала К.
Так или иначе, но нам, офицерам 37-го воздушно-десантного корпуса повезло не меньше, чем генералу К. Из заштатного манзовского гарнизона Монастырище мы перебираемся на бывшие квартиры 1-й ОКА, расположенные, хотя и в небольшом, но городе. В Манзовке гражданского населения было мало; здесь же районные учреждения, Управление отделения железной дороги, кое-какие небольшие предприятия.
По пути в Куйбышевку я сбриваю усы.
Правда, для офицеров-холостяков жилья здесь тоже нет, но отдельную комнату найти проще. Есть отличный Дом офицера со зрительным залом, библиотекой и большим залом для танцев. В городе сад с клубом и танцверандой. На центральной улице доминирует здание кинотеатра "Имени 312 партизан". Возле вокзала, в деревянном одноэтажном здании расположен ресторан "Восток". В городе и гарнизоне по несколько двух- трехэтажных зданий.
Параллельно главной улице, через квартал, протекает река Томь - не широкая, достаточно глубокая, с сильным течением и холодной водой. Река имела коварный характер: при попытке её пересечь, многих приходилось спасать.
Возле города был аэродром, на котором дислоцировалась военно-транспортная авиачасть, обеспечивающая наше десантирование.
Если в Манзовке климат приморский: мягкое лето и зима, то здесь - резко континентальный: жаркое лето и очень холодная, до минус 50 -зима. Из-за морозов зимние прыжки приходилось проводить весной.
 |
| В центре Коля Шишкин,
за ним Сергей Зименко во дворе "Востока" |
Я стал работать в штабе дивизии. Вначале жил в маленьком домике бабушки с внуком один, затем перебрался к своему товарищу Коле Шишкину, который занимал комнату в хорошем деревянном доме. Вдвоём жизнь пошла веселее: поводов выпить и провести вечер стало вдвое больше. Больше всего вечера посвящались походам на танцплощадки. Появились более тесные знакомства офицеров разных частей. Встречались, как правило, в Доме офицеров или в ресторане. Вечера в квартирах были редкими, так как, в основном, все жили на частных. Дни рождения или официальные праздники проводились и на квартирах; в организации стола участвовала хозяйка.
Танцевальные вечера были шумно- многолюдными. С танцев иногда провожали своих партнерш.
Из того времени.
...Прихожу в машинописное бюро, сдаю в печать документ.
Машинистки чему-то улыбаются; улавливаю - ухмылки относятся ко мне. Отдал документ старшей; она:
- Звонила З., ей вчера из-за вас от мужа была выволочка.
А было так: вчера, после танцев, одеваясь, спросил партнершу:
- Где живете?
Оказалось - на одной улице. Дошли до её дома.
- До свидания.
Только ступил на тропинку в снегу, навстречу офицер. Пропуская, встал в снег. Он:
-Что, мою жену проводили?
Я, не зная с кем шёл, шаловливо ответил:
- Ага.
Оказывается З. работала машинисткой в штабе авиаторов и знает наших. Но как они вычислили меня, непонятно, тем более, в штабе работать стал недавно.
...С Олей К. встретились в банке. Потом она приходила в дом офицеров. Однажды договорились, что я зайду к ней и пойдем в кино. Днем звонок:
- Не могу пойти.
- Почему?
- Телеграмма: приезжает Николай и я не хочу, чтобы вы встретились. Он вспыльчивый.
Раньше она говорила о знакомом летчике, уехавшем на учебу или куда-то еще. Мне не хотелось отступать и идти с пустыми руками, тоже. Служебный пистолет хранился в сейфе у оперативного дежурного и взять его на ночь не представлялось возможным. Но везение: дежурным оказался Витя Игнатенко, мой хороший приятель. Я правда не был уверен, что он пойдет на несанкционированную выдачу пистолета; да и сам не очень представлял, для чего мне он, но решил: в случае осложнений - "попугаю соперника". К моему удивлению и удовольствию, пистолет с обоймой Витя выдал без звука.
А потом оказалось: телеграмма от брата Оли, с кем мы и посидели за столом. При моём уходе, Оля в какой-то момент учуяла в моем кармане тяжелую поклажу:
- Галя (сестра) меня предупреждала - не связывайся ты с этими птичками.
Поход с пистолетом - малообдуманный поступок; последствия его не осознавались, изрядно рисковал Витя: рассудочность тогда от нас была далека.
Свободное, да часто и служебное время проводилось беспечно - весело, с обязательными выпивками и всякими мелкими происшествиями.
Штаб работал с большим перерывом на обед, с 14 до 17-ти. Семейные офицеры шли домой обедать и отдыхать. Мы - холостяки шли в офицерскую столовую, а после (в летнее время) выходили в парк и мучаясь до 17-ти часов, проводили время в вялых разговорах.
Вечерами в танцзале время проходило весело, иногда с невинными шутками.
...Зал залит светом, оркестр- вальс. Ребята разбирают партнерш. Мы с Лешей С. Стоим:
- Чего не танцуешь?
- Не с кем.
- Смотри, вон стоит одна,- Леша достает две спички: я выбираю плюс.
Девушка небольшого роста, несколько раскосые глаза, темные волосы; послушна в танце. Танцуем молча; в конце вечера я провожаю её до дома.
Маша живет с родителями в собственном доме. Стали с ней встречаться; ходили в кино,
в выходные - на речной пляж. Как-то я пришел к ней домой. Был летний солнечный день.
Чистые уютные комнаты, золотистые блики на свежеокрашенном полу. Маша, стоявшая
в полосе света, притягивала взгляд молодой свежестью. Я остро ощутил свою
неустроенность: чего и сколько ждать, надо кончать с холостяцкой жизнью.
Волнуясь и не очень смело, я предложил ей пожениться, стал звать в ЗАГС.
Она не соглашалась со спешкой, говорила:
- Папа в командировке, подождем его.
Я, внутренне чувствуя неуверенность в своей решимости, не хотел ждать.
Противоположности овладевали мной: желание покончить с неустроенностью в своем
положении и боязнь утратить свободу. Кроме того, неудачный опыт, вызывал сомнение
о соответствии своего внутреннего мира с миром Маши. Какое-то время ходил с
чувством раздвоенности. Однажды ночью принял решение: не искушать судьбу еще раз.
Но для этого надо было срочно куда-то уехать. Не уеду - не удержусь. Но куда и как?
Осенило - санаторий. Посвятил в свои планы Колю Шишкина: он занимался путевками:
- Нужна срочно путевка.
- Сейчас нет - лето.
Коля-друг, проникнувшись серьезностью, съездил в Благовещенск и привез путевку
в Хабаровский санаторий. Я пошел с рапортом на отпуск к нач. штаба Торохову.
Он не подписывает:
- Много офицеров в отпуске.
Когда же я показал заполненную на мое имя путевку, вообще рассвирепел:
- Лейтенанту путевку, а позавчера майору И. не было! Вызвал начальника санслужбы.
Тот, не зная, что Коля привез путевки, мямлит:
- Путевок нет.
Вызвали Колю:
- Позвонил, сказали - приезжайте; привез, не успел вам доложить.
Я поволновался, но путевка-то - документ строгой отчетности, заполнена на меня.
За меня остался Петя Малыхин, с подмоченной репутацией: его недавно отчислили, из-за выпивок, из штаба корпуса.
Без всякого интереса, пробыв три недели в санатории, а последнюю неделю прожил в Хабаровске, у Юры Н., товарища по училищу.
От Юры узнал трагическую новость: застрелился Миша К., наш сокурсник и мой земляк. Он работал "секретчиком"- заведовал комнатой, где хранятся секретные документы. По условиям работы, каждый офицер, допущенный к секретной документации, имеет специальную папку, в которой хранит полученные секретные документы, а в конце рабочего дня опечатывает её личной печатью и сдаёт под расписку секретчику. За каждый документ, который он получает от секретчика, расписывается в журнале учета. Пока идет работа с документом, он хранится в личной папке. По окончании работы с документом, сдается секретчику, о чем в журнале делается отметка.
Этот порядок для всех офицеров обязателен. Но как водиться на Руси, не для прямого начальника секретчика - начальника штаба. Начальнику штаба главкома Миша давал документы без расписки.
Каждый квартал комиссия проверяет наличие всей секретной документации. Проверили - одного приказа нет. Миша помнил, что дал его нач. штаба. Пришел к нему, генерал небрежно перебрал бумаги на столе, заглянул в стол: "Нет".
За утерю документа с грифом "Сов. секретно" грозил лагерь на 25 лет. Несколько дней Миша ходил подавленно-отрешенным; не выдержал ожидаемой участи, взял два пистолета, хранившиеся в "секретке" и ушел из жизни.
После самоубийства - уголовное дело. Следователь нашел роковую бумагу, равнодушно лежавшей в одном из ящиков стола генерала. Генералы неподсудны до сих пор!
Потратив все деньги и сдав гражданский костюм за копейки в "скупку", я покинул Хабаровск. Тогда в санатории и Хабаровске было еще несколько необычных ситуаций, но всего не опишешь.
А вот о костюме поясню. В ранней юности мне очень хотелось одеть настоящий костюм. Но в той деревенской и вообще, повальной нищете, это выглядело запредельной мечтой. Окончив училище и приехав в часть, через какое-то время я задумал воплотить в жизнь свое неувядающее желание. Поехал в Ворошилов-Уссурийский и купил мечту - темно-синий двубортный костюм, хотя продавец, не без основания, как потом я понял, прямо-таки навязывал однобортный из гладкой ткани. Нет, мне надо было иметь двубортный с большими лацканами, обязательно из ткани с ворсом, то есть такой, какой когда-то до войны я видел на сыне председателя преуспевающего колхоза.
И вот темно-синее пушистое чудо в моих руках. Думаю, в первый же выходной наряжусь в него. Приехав домой, надел гражданскую рубашку и пиджак. Посмотрев в зеркало, был неприятно поражен: на меня глядел худой, не очень знакомый мне, человек. Это "видение" меня разочаровало и навсегда избавило от чувства еще одной юношеской утраты.
Надев китель, я снова превратился в человека, нравившегося самому себе.
Так я ни разу в костюме нигде и не появился, более того, уволившись из армии, с трудом избавился от формы и костюм надел года через два, сшив его в ателье.
А тогда мне казалось эта одежда идёт всем: китель с золотыми погонами, брюки навыпуск, ботинки, фуражка. Галифе с сапогами - нравились меньше. Вероятно обосновывалось это и тем, что форма всегда шилась индивидуально.
А сейчас, когда я вижу современных военных в камуфляже, передо мной нет российского офицера, а скорее кто-то, похожий на сантехника.
Как бы был разочарован "выправкой" современного офицера царский полковник Кунавин! И ещё, совершенно непонятно, почему ПОЛЕВАЯ форма носится всегда и везде; в наше время - только во время ПОЛЕВЫХ занятий. В жаркое время, вне службы, офицеры ходили в цивильных рубашках с форменными брюками или же в белой гимнастерке с погонами и белым чехлом на фуражке.
Приехал из отпуска и снова скандал: три дня не появляется на работе Петя Малыхин.
Я выхожу на работу и вот он, Петя. Идем с ним вместе к Торохову. Петя невозмутим -
улыбается, мне не весело. Петя:
- Подожди, я зайду один.
Из кабинета крик Торохова и спокойное гудение Пети;
потом все стихает. Петя выходит с улыбкой кота Леопольда? Захожу я с докладом о
прибытии из отпуска. Торохов мрачен, кивком принял доклад:
- Идите, работайте.
Зная неприязненное отношение ко мне и в силу происшедшего ЧП, косвенным виновником
которого я являлся, такое равнодушие полковника меня озадачило. Потом все
прояснилось. Когда Торохов зычно рявкнул на Петра:
- Где вы пропадали?!
- Я помогал подготовиться к отъезду подполковника Н. - спокойно ответил Петя.
Полковник смолк. Н. был начальник контрразведки корпуса, пришедший к нам из
Округа, в котором когда-то был замешан в скандальном деле по женской части
наш полковник.
По возвращении из отпуска мое решение: ничего не менять в личной жизни, укрепилось; с Машей - не встречался.
Ещё в Манзовке я купил фотоаппарат " Зоркий". Наснимал что-то, но не печатал, так как не было увеличителя. При очередном отпуске, при поездке на родину, решил заехать в Москву: посмотреть на нее и приобрести увеличитель.
Как мы уезжали в отпуск? Приобрести билет через воинскую кассу было более или менее легко. Но как сесть на поезд? В Манзовке с этим было проще; до Куйбышевки летом московские поезда успевали загрузиться под завязку. Помогали провожающие; в вагон проникали с большими усилиями, чемодан - через окно.
Путь до Москвы занимал больше недели; от Владивостока все 9-10 суток. Паровозы требовали заправки углем и водой и на узловых станциях остановка была минут 30-40. Но зато, за это время можно было поесть в станционном ресторане. да и купить еду по пути - не представляло проблемы.
В Москву поезд пришел на Казанский вокзал. Вышел на привокзальную площадь:
народу - густо, машин тогда было мало. Думаю: надо сейчас освободиться от
чемодана - сдать в камеру Ярославского вокзала, с которого поеду в Киров.
Такси - никакой очереди.
- Мне на Ярославский.
- Сади... - начал было водитель.
- Да вон он, Ярославский-то. - Слышится женский голос. Водитель невозмутимо закрывает дверь "Победы".
Сдав чемодан, спрашиваю железнодорожника о гостинице. Он:
- Там все равно мест нет. - И отвел меня в частный домик-хибарку,
которыми был занят промежуток между Ленинградским и Ярославским вокзалами.
Прожил в Москве дней шесть. Удивляла чистота улиц; они ежедневно подвергались утреннему купанию и может ещё и дневному.
Побывал в Третьяковской галерее, в Мавзолее, в парке Горького, на ВДНХ.
ВДНХ, имеющая тогда в своем названии определение - Сельскохозяйственная, поражала целостным архитектурным ансамблем, великолепными интерьерами павильонов, обилием и свежестью экспонатов и всюду царящей чистотой. Купил фотоувеличитель.
Через Киров приехал в Опарино. Здесь встретился со своими братьями и армейским другом Иваном Катариным, который демобилизовался и работал в райфинотделе. Он был женат. Тогда в его семье была свадьба: выходила замуж сестра за офицера Новоселова Василия, с которым я когда-то проходил всеобуч и служил в Тюмени.
Меня нерасчетливо занесло; перебрал и уничтожил тарелку из свадебного Иванова сервиза; про неё мне напомнила, с нескрываемым сожалением, его жена в 1953 году, когда я демобилизовался и опять был у них в доме. До сих пор жалею, что не сообразил послать ей компенсацию в виде какой-нибудь вазы, когда Иван в 80-е был у меня проездом с южного санатория. Тогда Иван работал заместителем председателя райисполкома.
На фронт он попал значительно раньше меня. Был ранен, награжден орденом Славы. Серьезно болел и ушёл из жизни в околопенсионном возрасте.
На родину, в Верхнюю-Волмангу в этот раз я не поехал; поехал к дяде Васе - брату отца, который жил на лесопункте Черная речка Даровского района. У него была жена Мария и дочка Галя. Встретили меня по родственному - радушно, особенно была предупредительна Мария Михайловна. У дяди сохранилась хромка, на которой я когда-то играл. Я взял её в руки, трехлетняя Галя радостно плясала под "Русскую".
Вернулся в Куйбышевку. На вокзале меня встретили Коля Шишкин с Юрой Н.
Не видя Витю Игнатенко, я спросил, почему его нет.
- Он в школе.
- В какой школе?
- Он пошел учиться в вечернюю школу.
- Может и мне пойти учиться? - полумечтательно произнес я.
Буквально на следующий день я пошел в школу при доме офицеров. Директор:
- Но мы уже укомплектовали классы.
- Разрешите, я с ним побеседую - произнесла находившаяся в кабинете женщина.
Мы вышли, она меня кое что спросила и сказала, чтобы я приходил в её 8-й класс.
Так, после 9-летнего перерыва, я снова сел за парту. Как ни странно, я быстро освоился и из четверти в четверть был в числе троих - лучших.
Ритм моей жизни изменился; четыре вечера в неделю были заняты учебой, да и в выходные приходилось быть в некоторых рамках.
Школа дома офицеров была рассчитана на четыре года, поэтому в 9-й класс я перешел в железнодорожную, где программа средней школы была трехгодичной.
Последний год службы для меня был тихим, за исключением одного происшествия. В выходной день мы обедали в железнодорожном ресторане. Когда выходили, директору - женщине показалось, что хлопок дверью сломал её. Она визгливо закричала и перед нами предстал комендант станции старший лейтенант, решивший нас задержать, размахивая пистолетом. Мы отобрали пистолет и забросили в снег, когда переходили по мосту железнодорожные пути. У спуска перехода ожидал офицерский патруль; нас с Толей Зотовым забрали в комендатуру.
Наутро мы предстали перед командиром корпуса генералом Маргеловым: все происшествия, случившимися с офицерами корпуса, на следующий же день он разбирал лично. Я уже был на такой разборке, но тогда за командира был нач. штаба полковник Рябов; обошлись со мной либерально и она даже не запомнилась.
А на этот раз.
...Большой кабинет Маргелова. Он сидит за массивным столом (за которым может быть сидел ещё маршал Блюхер, командовавший 1-й ОКА) и сурово смотрит на наш строй. В шеренге строя, слева направо: командир полка, где служит Толя, полковник Любко, затем Толя, я и мой начальник майор Ткач. В кабинете ещё нач. отдела кадров. Мы с Толей спокойнее своих начальников. Маргелов занялся Толей; после недолгого диалога, резко:
- Под трибунал пойдешь!
У Толи неожиданно вырывается:
- Застрелюсь, товарищ генерал.
Маргелов резко открывает ящик стола и выбрасывает на стол "дамский" пистолет. Толя делает пару шагов и берет пистолет. Тут уж и мне стало не по себе; наши начальники тоже не повеселели. Толя переложил пистолет на левую руку:
-Патронов нет, товарищ генерал.
Генерал снова открыл стол и выкинул маленькую обоймочку.
Толя взял обойму, покачал её и пистолет на ладонях рук, произнес:
- Подожду, товарищ генерал.- и положил всё на стол.
Я стоял слева от Толи и когда он взял обойму, лихорадочно соображал: как мне быть: может из-за спины толкнуть его руку в критический момент.
У всех отлегло, думаю у генерала- тоже. Он был умным человеком и не мог не понимать, что противостояние с Толей может закончиться печально, тем не менее его характер не позволял ему отступить.
На меня у генерала не осталось запала. Он вяло прочитал записку о моих прегрешениях и хмуро, с матом. выдал:
- Я сам плачу алименты.
На этом аудиенция была закончена и все, не без удовольствия покинули кабинет.
При нашей тогдашней, безбашенной жизни, этот эпизод быстро выветрился из памяти; всю драматичность той ситуации я понял значительно позднее, когда уже была семья и работа, приносящая удовлетворение.
Толя Зотов, бывший суворовец, служить не хотел; говорил: "уволюсь и стану машинистом паровоза". Обрел ли он свою мечту?
Идет июнь 1953 года, я сдаю экзамены за 9-й класс. Краем уха слышу: вроде намечается сокращение армии и увольнение в запас части офицеров. Иду в штаб к своему давнему приятелю - зам. начальника отдела кадров Степе Комочкову.
- Да идет оформление увольнения из дивизии 72-х офицеров, но тебя там нет. Я в шоке: как же так, меня, с моей репутацией и нет! А дело в том, что предписано увольнять, в основном, пожилой возраст и особенно тех, кому занимаемая должность не дает служебного роста - присвоения очередного звания. А это, как правило, капитаны, майоры и подполковники, у которых выслуга: 15-22 года. Их уволить, по форме - законно, по существу - издевательство. У них семьи, дети. Без выслуги 25-ти лет, они уйдут в никуда; только эта цифра выслуги дает пенсию до 75% армейского денежного содержания.
Мне не повезло ещё и вот почему: пришел новый командир дивизии, при котором я ещё ничем не отличился и вообще школа отняла все свободное время посиделок с ребятами, после чего обычно и случались всякие проделки, неугодные начальству. Я написал рапорт на увольнение.
Настал день собеседования с назначенными к увольнению офицерами. Желающих уволиться добровольно было всего трое: я, мой товарищ Витя Игнатенко и врач - ст. лейтенант.
Я - понятно, не хотел служить, не хотел жить на Дальнем Востоке; до этого писал рапорт о переводе в европейскую часть страны, мечтал учиться в институте.
Витя, мл. лейтенант - офицер связи, не видел в службе радости. Впоследствии, после увольнения, он закончил краткосрочные курсы юристов и работал судьей, а потом адвокатом в Петропавловске-Камчатском. В конце 50-х он с группой адвокатов был в Москве, по защите тогдашнего "нового русского"; мы встретились с ним и посидели в ресторане Прага.
У врача - старшего лейтенанта почти детективная история, очень ярко характеризующая
"справедливость" государственных законов, обязательность их исполнения, вопреки
здравому смыслу. Ему, не имеющему высшего образования, не могли присвоить очередное
воинское звание - капитан, то есть у него не было перспектив в дальнейшей военной
службе. Поэтому, он закончил среднюю школу и стал поступать в медицинскую академию.
Экзамены в академии, для офицеров Дальнего Востока, сдавались в Хабаровске, при
Главкоме войск Дальнего Востока. Он успешно сдал экзамены и пришел на утверждение
в мандатную комиссию. Председатель комиссии поздравил его с поступлением в
академию и тут он, под впечатлением своего успеха, простодушно изрек:
- Да, мне необходимо было поступить сейчас!
- Почему? - осведомился председатель.
- Годы.
Полковник берет его личное дело и видит, что несколько дней тому назад старшему
лейтенанту исполнилось 35 лет. И перевернувшись на 360 - хладнокровно речёт:
- Мы не можем нарушать порядок и утвердить ваше поступление.
Если этот председатель, в свое время, не получил посылку, хотя бы со взрывпакетом,
то где справедливость?
...Поздняя ночь; я захожу в кабинет командира дивизии. Кроме командира, полноватого, небольшого роста, полковника, сидит его зам. по строевой полковник П., начальник политотдела и нач. отдела кадров майор Шеин. Командир смотрит мое личное дело. Я думаю - сейчас увидит постановление офицерского суда и скажет: "Вы увольняетесь". Но слышу совершенно неожиданное:
- Вы молодой офицер, на вас послано представление на присвоение звания "старший лейтенант". Кроме того, послано ходатайство о переводе вас в западные округа, по вашей просьбе. Вам надо служить.
- Увольте меня!
Полковник П.:
- В его специальности нет дефицита, можно уволить.
Командир недовольно:
- Дефицит, не дефицит, каждый офицер - дефицит.
Майор Шеин, ранее третировавший меня, видя недовольство командира, притих мышью.
Я еще грубовато порыпался. Но командир:
- Идите, наше решение будет доведено до вас.
Толи Зотова, с которым мы были у Маргелова, не видел. Не думаю, что предал свою мечту паровозного машиниста. Может он находился в отпуске или же, скорее всего, его командир полковник Любко не стал дожидаться очередного сюрприза и включил его в основной список.
72 человека из дивизии были отобраны представителем армии, приезжавшем в корпус. Это произошло в отсутствие генерала Маргелова, который был крайне недоволен происшедшим.
Все были уволены, в том и числе и мы - трое.
Командир дивизии интуитивно почувствовал развал соединения, командиром которого он только что стал, после гибели Мадатяна.
И действительно, года через два, дивизия перестала существовать, да и все десантные войска поусохли.
Уже при новой ситуации, назначенный командующим ВДВ, генерал Маргелов стал укреплять десантные войска. Генерал-харизматик, слабо информированными, но агрессивными журналистами, вскоре был возведен в ранг основателя ВДВ, что не соответствует истории войск. Но его напористость и неординарные решения во время его командования ВДВ, сделали генерала популярным.
Его известность позволила обрести "дивиденды": сыну, ставшему депутатом Гос. Думы, и внуку, ставшему сенатором.
Сын Геннадий - от первой жены генерала. С ним я некоторое время служил в одном батальоне. Недавно я написал депутату Маргелову Виталию, просил сообщить о судьбе своего брата Геннадия, дать ему мои координаты; ответа не дождался. Или почта не приходит даже в Думу, или же Виталий не обладает чуткостью отца, лично нянчившегося с молодыми офицерами.
